Храм свт. Иоанна Златоуста на Поликуровском холме, г.Ялта

Воскресенье 23.10.2016г. Воскрешение Христом сына вдовы

От Луки Святое благовествование, глава 7 (11-16).

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня краткое Евангелие, которое мы читали за Литургией, повествует нам о том, как Господь воскресил из мертвых сына вдовы. Остановив похоронную процессию и утешая эту несчастную женщину, Он сказал ей только два слова: «Не плачь», то есть - утешься. Конечно, чужое горе мы ощущаем не так остро, как собственное. Но, если мы представим себе состояние женщины, которая только недавно потеряла мужа, а теперь вот хоронит сына и остается наедине со своей неизвестностью, особенно в той еще патриархальной среде, когда дети должны были быть хранителями старости своих родителей, можно себе представить ее беду. И Христос не случайно, увидев это, попытался внести надежду в ее душу. Он не стал ей говорить о том, что мертвые попадают в Рай, Он не стал ее убеждать в том, что ее сын, юноша, который умер в расцвете сил, наверное, получит другую награду, или что в этом была воля Всевышнего. Он не стал таких слов говорить (а мы иногда их употребляем), потому что в них есть доля неправды, потому что мы вынуждены каким-то образом откреститься от этой чужой беды и таким незатейливым, и совершенно не обременительным для нас способом выйти из положения. Христос коснулся самого ее сердца и сказал: «Это горе, которое является источником твоих слез, вот эти беда и отчаяние, пусть прекратятся, потому что Я рядом. Я тот, который может сделать так, что естественное течение жизни может быть изменено». И Он повелел, чтобы юноша воскрес, сын встал с гробовых носилок. И народ, увидев это, прославил Бога и сказал: «Великий Пророк восстал среди нас, посетил Господь людей своих». Вот краткий отрывок, но он, наверное, говорит о чем-то очень важном для нас, потому что со смертью мы ведь, так или иначе, сталкиваемся постоянно. Она вырывает из наших рядов наших близких, дальних, не важно. Мы все время слышим, что кто-то ушел из жизни. Или как говорят в православном народе: «Пошел путем всея земли». Действительно, «земля еси», - сказал Господь Адаму, - «и в землю отъидеши». И так, из рода в род, люди рождаются, проживают жизнь, малую или большую, и идут путем всея земли, и в землю ложатся.

Я сегодня хотел бы предложить вашему вниманию один замечательный рассказ. Вот, как когда-то Н.А. Некрасов, передавая рукописи Ф.М. Достоевского в редакцию, восторженно сказал о нем: «Новый Гоголь явился!», можно сказать сегодня, что новый духовный писатель открылся у нас, на просторах нашего Отечества, или как мы говорим, Наших Палестин. Это архимандрит Савва Мажуко. Он из Белоруссии, и пишет очень проникновенно о таких простых вещах, как жизнь и смерть, любовь и ненависть, злоба и доброта. И мне бы хотелось просто с вами поделиться вот этими словами, которые он приводит здесь.

 

«Лучше пасхальной ночи может быть только пасхальное утро. Живая тишина обновленного времени и свободно вздохнувшей земли. Почему-то я люблю именно утро Пасхи, когда на улице тихо и едва начинает светать, и свет льется в окно с утреней свежестью. По этому поводу надо всегда менять шторы: вместо торжественных безликих полотнищ вешаются простые, но веселые, «со смешными котами» – сквозь них свет пасхального утра еще веселей и тише. Вот оно! Вот, что трогает и пленяет больше всего – тишина спокойной радости, «тишина неизглаголанная».

Никого не надо убеждать, что пасхальное богослужение – самое веселое в году. Кто же этого не знает? Разве что совсем нелюбопытный человек, который поленился хоть раз зайти на Пасху в церковь. И всем весело, особенно детям. Поют колокольни, шумные батюшки «летают» по церкви, а пономари не поспевают подать кадило, зажечь трисвечник, охрипший дьякон, запыхавшись после каждения, кричит «Паки и паки». Поют задорно и весело, громко и дружно. О чём поют? Мы редко задумываемся над пасхальными текстами: «Христос воскресе из мертвых смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Смерть. Гроб. Мертвые. Покойники. Всё про мертвецов! Маленький тропарь, который звучит часто-часто и в начале службы и в конце, и до самого Вознесения, т.е. 40 дней будет в церкви петься, и в нем про гробы, про покойников и смерть. И это поют дети, взрослые и старики. Весь храм. Поют, улыбаясь во весь рот, едва сдерживая совершенно неудержимый смех. Возмутительно!

Когда-то много столетий назад в Киево-Печерской лавре один батюшка захотел поделиться избытком пасхальной радости с почившими старцами. Он взял кадило, положил туда ладан и спустился в пещеры, громко приветствуя покойников – «Христос воскресе!» И случилось то, чего никто не ожидал. Старцы откликнулись. Отозвались. Другие бы покойники смолчали, но только не святые. «Воистину воскресе!» – неслось со всех уголков пещеры. Не знаю, что было бы со мной, если бы мне ответили мертвецы, хотя бы и святые. Но может быть этот пасхальный опыт единения земной и небесной церкви и повлиял на то, что у нас на Руси появилась традиция поздравлять на Радоницу с Пасхой наших усопших? Традиция, держащаяся вопреки всему: даже в церковном уставе нашем она до сих пор не отражена и не принята. С нею боролась и церковь и государство. Но куда мы без наших покойников?

Грустный и мудрый о. Сергий Булгаков в чужом и голодном Париже вспоминал Родину воистину русской фразой: «Хорошо в Ливнах хоронили», и еще: «Только там родина, где есть смерть. И потому последнее слово о родине – о смерти. Ливны запечатлены и освящены могилами отца и матери. Об этом нужно сказать сердцу». И в этом особенность нашей русской православной культуры. Мы не ждём от мертвых ничего плохого. Для нас кладбище – святая земля, а могилки устраиваются уютно, по-домашнему, с оградкой и скамеечкой, с цветочками и ручниками на крестах. Тепло. Безопасно. Весело.

У Джером К. Джерома был один уморительный персонаж, который зазывал путешественников посмотреть гробики, склепики, саркофагики и даже коллекцию черепов, собранную собственноручно. Гениальный Пушкин, поднося Дельвигу в подарок череп (удачный выбор!), сопроводил его одним из своих озорных стихотворений: «Прими сей череп, Дельвиг, он принадлежит тебе по праву», и, описывая торжественное убранство «благородного» склепа, посмеивался: «в тщеславном тлении кругом почиют непробудным сном высокородные бароны» (тщеславно тлеть, высокомерно разлагаться, надменно загнивать…). Над смертью смеялись всегда, всегда шутили. Вот одна из древнейших эпитафий, которая вдохновляла даже И. Бродского:

«Родом критянин, Бротах из Гортины, в земле здесь лежу я,

Прибыв сюда не за тем, а по торговым делам (Симонид, эпитаф. 78).

Смеялись и страшились. Христиане не боятся гробов, они с удивлением узнают, что саркофаг переводится с греческого как «пожиратель плоти». В нашей культуре гроб скорее колыбель. Один белорусский батюшка рассказывал. Направили в бедный сельский приход. Пришлось чем-то подрабатывать. Научился делать гробы. Делает на совесть. Проверяет на себе. В гроб заберется и лежит – как оно покойнику будет? Его все спрашивают: а не страшно вам? Нет, – отвечает, – там спокойно, как в колыбельке.

Есть старинная монашеская традиция: как постригли – готовь гроб. У старца Павла (Груздева) в сенях стоял такой гроб. Он его сам раскрасил. Зверями, цветами, солнышками. Веселый гроб получился. Улыбчивый. Мои знакомые монахини свои гробы держали под кроватями – ставить некуда, много места занимает. Держали там закатки и соления. Запихивали грибы. Монахи вообще консервативны и многих пугают своими «погребальными» привычками. Даже хоронят монахов по-старому: кутают покойного в «пелёночки», только не белые, а вырезанные из монашеской мантии.

Хоронили мою знакомую старушку. Она из старообрядцев. По древнему обычаю завернули ее в саван. Не бойтесь, это не жуткая рубашка для привидений. Нет. Детские пелёночки и шапочка, как у малышей. Всё повторяется. Рождается человек – его встречают люди, омывают, заворачивают в тугие пеленки, кладут в кроватку. Умираешь – и снова проходишь тот же путь «всея земли», и снова нуждаешься в человеческих руках, в человеческих слезах и участии.

Родные могилки, милые покойники – это всё так по-семейному, по-народному, по-свойски. Есть ли здесь место Христу и Церкви? Не предаем ли мы Евангелие, не погружаемся ли в стихию язычества со всем этим гробопоклонством?

Нельзя так упрощать. Во Христе мы все – родненькие, все – родственники и родичи, свои. Христос – русский! Он часть нашей семьи, нашего народа, не метафорически, не как идея, а вполне реально. Он всю нашу землю «исходил, благословляя». Также как Он свой в Японии, Франции, Аргентине, также как Он самый настоящий китаец и самый чистокровный египтянин, и каждую страну Он любит больше всех других, и к каждому народу, каждой стране причастен сильнее и крепче других, и каждая страна – Его настоящая Родина, и каждая могилка на земле – могилка Его родственника, близкого и любимого, политая Его слезами, Его памятью, но и освященная Его Воскресением.

А потому в каждом погребении – отзвук Пасхи. Мы просто разучились это замечать. Цвет погребального облачения у нас – белый, как на пасхальной заутрене, а последний возглас отпевания, возглас, который обычно забывают произнести – «Слава Богу сице устроившему». Звучит по-евангельски вызывающе. Для нас, христиан, разучившихся доверять Богу своих близких и себя самих, это почти кощунство и оскорбление. Нам кажется, что Пасха – только для живых. Так оно и есть, потому что у Бога все живы, и православной церкви неизвестен черный цвет – ни на иконах, ни в облачении. А как же цвет траура, краска скорби? Чужое это всё, не наше. Только в начале XIX века в русской церкви появились чуждые и странные черные ризы.

Черный цвет неуместен в церкви.

Смерть уже побеждена.

Малыш из Вифлеема камнем пробил сквозную брешь в грозном и всеядном Голиафе. Он теперь не в состоянии кого-то удержать, и сам едва держится на ногах. Ему осталось только умереть и навсегда исчезнуть, и он умрёт смертью последнего человека.

И уж если вы приветствуете своих усопших пасхальным «Христос воскресе», будьте готовы услышать ответ».^[1]

 

Вот такое напутствие, которое непосредственно связано с сегодняшним Евангелием, потому что когда Господь, обращаясь к этой женщине, говорит ей: «Не плач», Он имеет в виду вот эти вот слезы отчаяния, слезы неведения, Он говорит о том, что в Его власти вернуть жизнь, Он ее возвращает, так же как и вернет ее всем усопшим, когда они восстанут на суд для того, чтобы подвести итоги всей своей вечности и войти в иную вечность, связанную с радостью во Христе. Аминь.

Протоиерей Владислав Шмидт

Воскресенье 23 октября 2016г.

 

^[1] «Любовь к гробам» - рассказ из книги архимандрита Саввы Мажуко "Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста"

Назад к списку